«Армения и Грузия – единственный оплот христианства на стыке Востока и Запада. Столетиями вместе выбиравшиеся из бед и зажимавшие смертельные раны спасительными жгутами родственных отношений.

Климатически более благодатная земля грузин – Сакартвело – всегда пользовалась симпатиями айастанцев. И они с радушного позволения хозяев расселялись здесь и там, не только впитывая в себя обряды и обычаи аборигенов, но и окрашивая их своим колоритом и особенностями.

Армяне-переселенцы бережно и тактично обращались с новой для них культурой. А многие грузины, как бы идя им навстречу, старались говорить по-армянски. В грузинских школах, расположенных в местах компактного проживания иммигрантов, их язык преподавался как второй обязательный после родного.

Мой отец, выросший в самом интернациональном районе Тбилиси – Исани, знал его в совершенстве. А два его закадычных друга детства – Гриша Татулов и Миша Базиев – прекрасно ладили с грузинским.

Простолюдинам всегда подавали пример лидеры наций. Стало хрестоматийным письмо выдающегося поэта Акакия Церетели армянским литераторам, которое все знали назубок:

Ты армянин, а я грузин,

И оба братья мы родные,

И край родной у нас один –

Кавказа выси ледяные!

Совершенным особняком стоят в истории обоих народов гении, рожденные армянскими родителями и выросшие в Грузии. Достаточно назвать Сергея Параджанова, Арама Хачатуряна, Виктора Амбарцумяна, Микаэла Таривердиева, Эльвиру Узунян, Никиту Симоняна, Тиграна Петросяна. Это пригоршни студеной севанской воды, выплеснутой в теплые волны Черного моря и ушедшие оттуда в мировой океан китами современной цивилизации.

Хочу рассказать об одном из них, хотя неразлучных друзей, родившихся в Грузии, было трое, с каждым из которых мне посчастливилось общаться лично. Звали их Арам, Николай и Виктор. Жили недалеко друг от друга, ходили в разные школы, бегали на свидания, совершали набеги на чужие сады. Встретились зрелыми мужчинами и уже не расставались никогда. Собираясь за праздничным столом, в шутку пересчитывали свои награды. А ведь только Золотых звезд Героев Социалистического Труда было четыре на троих. Их знала не только Грузия, но и вся страна – президента Академии наук Грузии Николая Ивановича Мусхелишвили, президента Академии наук Армении Виктора Амазаеловича Амбарцумяна и великого маэстро Арама Ильича Хачатуряна.

С композитором я впервые встретился в Тбилиси, в красивом доме на Инженерной улице, окнами выходившем на набережную Куры. В нем жил художник от Бога Солико Багратович Вирсаладзе, оформлявший все выдающиеся спектакли Большого театра, в том числе балет «Спартак», за что вместе с авторами и исполнителями был удостоен Ленинской премии.

Наблюдая за неторопливой беседой двух гениев, с упоением вслушивался в их певуче-гортанную речь, характерную только для настоящих горожан-тбилисцев, одинаково хорошо владеющих русским, грузинским и армянским языками. Позже несколько раз бывал в квартире Хачатуряна в Москве на улице Огарева и подмосковной даче.

Выпучив глаза и пристроив ладони на брюшко, Арам Ильич вспоминал веселые истории про своих друзей, всегда предупреждая, что и сам присутствовал при этом.

— Пришли как-то Никуша и Виктор на мой концерт в Большой театр с женами. И в антракте потеряли их в толпе. Долговязый математик-грузин разглядывал местность сверху, а юркий физик-армянин обшаривал углы. Отчаявшись, прибежали ко мне в гримерную. Надо, просят, объявить розыск по внутреннему радио. А я их успокаиваю. Говорю: «Пока у вас такая зарплата, никуда они не денутся. Сами, наверно, в панике по лестницам носятся».

И смеется беззвучно, с хитрецой.

— А еще пригласили меня на юбилейную сессию Академии Наук СССР. Буфеты по таким случаям устраивались щедрые, хлебосольные. А Николай Иванович удрал из президиума, устроился в уголочке и подливает себе в рюмку «Наполеон», за чем его и застукал Амбарцумян. Спрашивает: — Французским коньячком балуемся, Николай Иванович?

— Люблю все самое лучшее, — ответил кахетинец, тонкий ценитель напитков.

— Между прочим, — подзадоривает Виктор Амазаспович, — общеизвестно, что после французского на втором месте армянский коньяк.

— Правильно, — кивает головой Мусхелишвили.

— А где же ваш хваленый грузинский? — продолжает нажимать Амбарцумян.

— Между ними, дорогой, между ними, — отвечает наш очкарик и ловко пропускает еще один шкалик.

Переждав, пока я отхохочусь, Хачатурян вдруг внимательно начинает разглядывать меня.

— Послушай, тебе никто не говорил, что ты похож на Датку Гамрекели в молодости?

(В труппе Большого театра был талантливый солист-баритон. Но из-за врожденной лени и любви к богемной жизни так и не реализовавший полностью свои способности).

— Нет, — пожав плечами, ответил я.

— Похож. Очень похож. Только Давид был, как царь. А ты, как принц.

И снова заулыбался лукаво, с искорками в глазах.

Несмотря на простоту и доступность Арама Ильича, уговорить его сниматься было чрезвычайно трудно. Узнавая о моих телевизионных намерениях, он тут же переадресовывал меня своей секретарше, нависавшей над ним, как священная гора армян над Араратской долиной. В конце концов композитор объяснил причину своих капризов:

— Нечего стариков на экран вытаскивать, когда вокруг столько красоты. Тяжело мне сидеть под прожекторами. Да и располнел здорово. Не люблю молнии, специально все брюки заказываю на пуговицах, чтобы они не разъезжались. Так они стали выворачиваться. Поэтому прошу операторов снимать значительно выше пояса. Но кому нужна в кадре одна только голова? И та помятая, как будто неделю в мешке лежала.

И начинает морщить лоб, намекая, что никогда не усядется перед объективом.

В последний раз видел маэстро незадолго до его кончины. На боевом посту. В канун Нового года на Центральном телевидении в Останкино шла запись праздничной программы. Хачатурян дирижировал Государственным симфоническим оркестром СССР. После репетиции через широко распахнутую дверь два молодых оркестранта медленно повели к выходу вожака своей «стаи». Пропустив их вперед, я взял шаг и прострочил им в спину строфу из стихотворения, если не ошибаюсь, Андрея Белого:

Согнув хребет,

Галантный дирижер

Талантливо гребет

Обеими руками.

Арам Ильич остановился и медленно развернулся.

— Вах, генацвале, и ты здесь?

Потом обратился к сопровождающим:

— Когда по коридору идут два земляка из Грузии, то это уже не коридор, а проспект Руставели. Возьми меня под руку и пойдем присядем. Посплетничаем.

Он ненадолго пережил тот Новый год. Похоронили его в Ереване, на родине предков. К пирамиде цветов, выросшей на могиле, я приложил небольшой букет красных маков, которые любил собирать на крутых грузинских косогорах мальчуган по имени Арам».

Нина Шадури