А ВОЙНА ВСЕ ШЛА
Мы, актеры Московского областного театра Орехово-Зуева, уехали на гастроли в Гродно, и 22 июня на нас посыпались первые бомбы. Мы вместе с тысячами беженцев уходили из горящего города.
Нас обстреливали самолеты на бреющем полете, мы прятались в хлебном поле. После налета, чудом уцелевшие, со сбитыми в кровь ногами, двинулись дальше по направлению к Смоленску.
Из Смоленска нас отправили эшелоном в Москву. К горькому сожалению, к тому времени мы потеряли нескольких товарищей.
Приехали в Москву. Театр был расформирован. Мы остались без работы. Наше жилье больше никто не оплачивал.
В ноябре на Волоколамском шоссе появились немцы…
По Москве шли грузовики, тележки, груженные домашним скарбом. Люди стремились в тыл…
Я с маленькой сумочкой примчалась на вокзал, где было настоящее столпотворение. Люди осаждали поезда, сидели на крышах вагонов, висели на подножках. Сесть в поезд было невозможно. Потеряв всякую надежду, я села на перроне и заплакала. Вдруг слышу: «Сестренка, давай сюда!» Это в десятидневный отпуск после ранения ехали какие-то моряки. Из окна ко мне протянулись руки, меня втащили в вагон, устроили на средней полке. К вечеру отправились, а на станции Петушки наш поезд разбомбили. Люди, как могли, заняли маленький вокзал. Кто-то устроился прямо на перроне. Все заборы вокруге были сломаны и пошли на топливо для костров. Через два дня мои ребята моряки сказали мне: «Мы возвращаемся в ополчение! А ты как-нибудь пробивайся в тыл».
Долго я ходила по перрону растерянная, в шубке, на которой не было ни одной пуговицы. Я была в полном отчаянии. Ко мне подошел начальник станции: «Девушка, вы тут пропадете! На рассвете около водокачки будет отправляться эшелон в Татарию. Я помогу вам сесть в него».
Описать безумие, которое происходило у водокачки, я не берусь. После нескольких безрезультатных попыток удалось-таки протиснуться в вагон. К утру у меня начался озноб, поднялась температура. А дальше я ничего не помню. Очнулась в Казани, в тифозном бараке…
Меня вылечили. Никаких вещей у меня не было. В мужском белье, в ватных брюках и ватнике, в ушанке и в брезентовых ботинках я вышла в мир.
В больнице мне посоветовали отправиться в эвакопункт, что я и сделала. Там меня зарегистрировали, выдали карточку на 400 граммов хлеба и 400 граммов сахара и ордер на«квартиру», то есть ванную комнату в одном из домов на Казанке. Хозяйка долго не пускала меня: «Кончится война, что я буду делать без ванны?» К счастью, пришел хозяин и, ни слова не говоря, отстранил жену от дверей и ввел меня в квартиру. Он положил на ванну несколько дощечек и какие-то мягкие тряпки, на раковину – фанерку, сверху поставил касторовую коптилку. «Ну вот, живи!» – сказал он.
На другой день я отправилась в драматический театр имени Качалова. Наверное, мой вид отпугнул директора Григория Ардарова – он отказался взять меня в труппу. Я настаивала:
«Я хорошая артистка. Возьмите, не пожалеете».
Мои слова оказались пророческие.
Много лет спустя мы с мужем отдыхали в Кисловодске и пошли на спектакль гастролирующего Казанского театра. Поскольку муж мой – бывший актер этого театра, мы по окончании представления отправились за кулисы. Слухом земля полнится, и Ардаров начал уговаривать нас работать у него. Я напомнила ему мою казанскую эпопею…
Но вернемся к Казани. В эвакопункте мне предложили работу телефонистки пожарного депо: сутки работать, двое отдыхать. Выбирать было не из чего, и я согласилась. Послепромозглого депо я сидела у железной буржуйки и пила с хозяевами кипяток с тоненькими ломтиками хлеба. Это были лучшие часы моей казанской жизни.
И радость! В депо принесли несколько билетов на спектакль театра имени Качалова. Кроме меня, все отказались.
Я вошла в зал… Шел спектакль по пьесе Гладкова «Давным-давно». Мой будущий муж Игорь Злобин играл Пелымова. И он не знал, что в зале сидит женщина, которая станет его женой и проживет с ним 50 лет! Не знала этого и я.
И вот заиграла музыка. Открылся занавес, и я заплакала. Громко и безутешно. Мне пришлось выйти в фойе. Я стояла у окна и тряслась от рыданий. Кто-то спросил: «Вы почему плачете?» Я увидела худощавого, высокого юношу. Это был актер театра Саша Дайчман. Всю боль, страдания последних лет моей жизни я высказала этому незнакомому человеку. В антракте он вынес мне из буфета 400 граммов коммерческого белого хлеба и взял мой адрес, поинтересовавшись: «А вы бы поехали с фронтовым театром? Здесь их много организуется» – «Да-да-да! – завопила я. – Я погибну в этом депо».
Через несколько дней, вернувшись с работы, я получила записку от Саши: «Скорее идите в клуб железнодорожников. Там организуется фронтовой театр».
Я помчалась туда. Меня встретил руководитель театра Тинский – огромный краснолицый человек с невероятно голубыми детскими глазами, и сказал мне: «Ах, матушка моя, да у нас все штаты заполнены!» Но увидев мое опрокинутое лицо, директор пожалел меня: «Но на всякий случай не можете ли вы показаться нам хоть в чем-нибудь? Вот, например, мы готовим «Таню» Арбузова. Вы играли когда-нибудь Таню?»
Я, не задумываясь, сказала: «Да, только я забыла. Мне надо вспомнить. Дайте мне пьесу на одну ночь».
Всю ночь горела моя коптилка. Я готовила самую сильную сцену пьесы – сцену смерти ребенка. На следующий день пришла в клуб. И я начала борьбу за право вернуться в театр. Я играла как в бреду, все мои душевные силы были возбуждены. В мозгу билась одна мысль: «Я должна им понравиться! Я должна их убедить!»
И я их убедила. Когда я закончила, на сцену бросились актеры с зареванными лицами, целовали меня, тискали. По краснощекому лицу Тинского тоже текли слезы: «Возьму я тебя! Проведу хоть костюмершей, хоть рабочим сцены, но возьму! Ах, ты моя маленькая актрисуля!» Наверное, я играла хорошо, как никогда в жизни. А потом мне повезло:артистка, игравшая героиню пьесы, осталась с мужем, крупным хирургом, в Казани,и я стала артисткой театра дорпрофсожа.
Что представлял собой этот театр? Казанские железнодорожники на свои средства организовали санитарный поезд, прицепили к нему агитвагон. В нашем репертуаре были пьесы «Со всяким может случиться» и «Таня», две концертные программы…
Вся наша бригада окончила краткосрочные медицинские курсы. И вот наш поезд отправился на фронт. Мы забирали раненых, доставляли их в полевые госпитали, а оттуда отвозили в Арзамас-2, где базировалась группа стационарных госпиталей, потом возвращались на фронт.
И так в течение трех лет. Мы помогали медперсоналу делать перевязки, уколы, а в «спокойное время» давали спектакли и концерты прямо на фронте. Главный хирург нашего санитарного поезда Илларион Петровский сказал мне: «Останешься жива, поступай в медицинский. У тебя есть жилка…»
А война все шла. Страшная, холодная, голодная.
Наталья БУРМИСТРОВА,
народная артистка СССР,
Почетный гражданин Тбилиси.
Наталья Михайловна Бурмистрова в январе 1948 года пришла в Тбилисский русский драматический театр имени А.С. Грибоедова и играла на его сцене почти полвека, став легендой и любимой актрисой для нескольких поколений.
