2 марта – день памяти Софико ЧИАУРЕЛИ (1937-2008)
Сегодня я перечитаю интервью, которое известный театральный критик, член редколлегии журнала «Русский клуб» Вера Церетели взяла у Софико в мае 2007 года, накануне отъезда актрисы на лечение в Париж.Добавлю, что, вернувшись в Тбилиси, Софико активно работала. В октябре в театре Марджанишвили прошел юбилейный вечер к ее 70-летию и торжественное открытие Звезды Софико Чиаурели у здания театра. Это было последнее ее появление на марджановской сцене…Потом надо было снова лететь на обследование. Софико полетела с Никушей Шенгелая, старшим сыном. Через неделю они вернулись. Ей сказали, что процесс остановлен, и только сын знал правду о том, что медицина уже бессильна.Софико не стало 2 марта в 10 часов утра. «Народная артистка исчезнувшей цивилизации» (так она себя называла) скончалась в своем родном доме на Пикрис гора – доме, который построил собственными руками ее отец, Михаил Чиаурели, на месте первого свидания с будущей женой, Верико Анджапаридзе.
***
— У вас изначально было особое положение – уникальные родители, избранный круг общения…
— Весь ужас в том, что я была слишком независимой, хотела самостоятельности и не желала быть лишь отпрыском знаменитых родителей. Я была достаточно строптивым существом, не милой ласковой девочкой, скорее, мальчишкой-сорванцом. Только с годами поняла, какой это был дар судьбы — мои родители. А тогда я все воспринимала как должное и еще отбрыкивалась. К нам приходили самые разные люди – начиная от простых крестьян и кончая светилами. Во время войны у нас бывали звезды МХАТа – Книппер-Чехова, Немирович-Данченко, Качалов. Талантом матери восхищались Михоэлс, Охлопков, Марджанишвили. А какой потрясающий, какой одаренный человек был отец! Хотя его предки – простые крестьяне. А мама была из старого рода кутаисских князей. Так что во мне разные крови кипят.
— Вы любите повторять, что жизнь – это один большой курьез.
— Да, в жизни нет никаких канонов. Особенно в личной. Мне судьбой было предначертано, что у меня будет две любви. Мой первый муж Георгий Шенгелая тоже был сыном знаменитых родителей – актрисы Нато Вачнадзе и режиссера Николоза Шенгелая. Наши родители очень дружили, и, когда в авиакатастрофе погибла Нато, моя мама стала заботиться о младшем сыне подруги, ему было тогда 14 лет. Мы с ним очень дружили, ведь мы одногодки. А потом влюбились и поженились. Мы были очень молодые, нам было 19 лет… Я была самой счастливой, когда у меня родился сын, когда я ощутила себя матерью. А с Котэ Махарадзе мы были знакомы давно, часто пересекались то в одном театре, то в другом, но никогда и в мыслях ничего не было. А когда мама стала восстанавливать «Уриэля Акоста» в марджановском театре, мы оказались партнерами. «Уриэль» нас и погубил… С Котэ мне было очень легко. Он был тонкий, любящий, внимательный. Недаром прослыл донжуаном. Меня это не волновало, ведь это было до моей эры. Когда мы поженились, друзья Котэ привезли в подарок якорь – настоящий, чугунный. Чтобы он в семейной жизни наконец бросил якорь.
— Какие-то сумасбродства вы себе позволяли?
— Ох, конечно. Когда в разгаре был наш роман с Котэ, а я из-за детей не решалась разбивать семью, Котэ с ума сходил. Помню, мы были в Подмосковье, ночь, зима, сугробы. Мы вышли из ресторана, и он мне говорит: «Или ты мне скажешь «да», или я покончу с собой». Я сказала: «Всего хорошего». Он забрался на высоченный сугроб и – бац! С высоты прыгнул в овраг. Я, не задумываясь, помчалась за ним и прыгнула следом – в темноту. Потом мы оттуда выбирались, еле живые… Я вообще максималистка. Сказала, что полечу на парашюте, – и полетела. Конечно, в 65 лет это поздновато. Мы отдыхали с Котэ в Кобулети, он говорил, что тоже хочет, но мы его отговорили. А я прыгнула. Весь пляж смотрел и аплодировал. Представляете, стокилограммовая Софико парила в воздухе! Я только боялась: вдруг парашют меня не потянет…
— Как вы относитесь к своему юбилею?
— Прекрасно. Бог нам подарил жизнь – это великая вещь. Я не понимаю, когда говорят: вот, если бы я была молодая… Мне не хочется возвращаться назад. В жизни было столько всего – и снова это прожить? Не надо.
— Что вам больше всего помогало в жизни?
— Друзья. Это такая сила… Да, у грузин много плохих качеств – например, зависть. Ведь у нас нет внешних врагов, только внутренние, мы всегда боремся друг с другом. В то же время существует институт дружбы, какого нигде в мире нет. Для друзей моя недавняя операция была сущим кошмаром. Они думали, что я бессмертна, что я каменная. И вдруг со мной что-то человеческое произошло, я подкосилась. Они впали в такую панику! Нани Брегвадзе была в Москве в это время, она говорит, что, когда узнала, помчалась и себя проверять. Одна подруга читала молитвы, другая двое суток не спала. Я говорю: ребята, вы рано меня хороните…
— Вы сами не паниковали?
— Я очень спокойно к этому отношусь. Сразу сказала врачу: говорите прямо, я должна знать, сколько мне осталось…
— Вы знаете за собой какие-то слабости, недостатки?
— Стремление все ускорить. Особенно в последние годы, после ухода Котэ. Я чувствую скоротечность времени, хочу все успеть и, естественно, становлюсь более требовательной к близким.
— Вы любите смотреться в зеркало?
— Не люблю. Особенно сейчас. Прохожу мимо – там какая-то женщина. Неужели это я? И в молодости терпеть не могла крутиться перед зеркалом. Я была на первом курсе ВГИКа, и Отар Иоселиани попросил меня сняться у него в курсовой работе. Знаете, кого я играла в свои 18 лет? Старушку-пьяницу. Я всегда искала характерность. Казалось бы, совершенно неправдоподобный персонаж – Фуфала из «Древа желания». Я нашла ее на улице. Это была полусумасшедшая женщина с манерами аристократки, про которую говорили, что в молодости она потеряла любимого человека и всю жизнь ждала и искала его. Немолодая, сильно накрашенная, странно одетая, она бродила по улицам и заглядывала в лица прохожих. Ее знали все, жалели, подкармливали, она была своеобразной достопримечательностью Тбилиси.
— В зеркало вы не смотритесь, в страсти к косметике и ко всяким диетам тоже не замечены.
— У меня другая страсть – я люблю шить. Вот эти вырезки, выкройки я везу с собой. Еду в Париж лечиться – но со швейной машинкой.
— Чего сейчас не хватает людям для счастья или хотя бы для нормального внутреннего существования?
— Наивности. Первозданности. Чистоты. Знаете, я обнаружила недавно любовные письма моего дедушки к бабушке. Какой почерк, какая бумага с ангелочками, какие слова… Я читаю возвышенные письма деда и вспоминаю свою юность. Мы с Георгием Шенгелая пять лет просто «ходили» – в кино, в гости, к друзьям. А сейчас, во времена моей внучки, появилась так называемая свобода. Она унесла с собой стыд, трогательность, завесу волшебства в любви. Сегодня они знакомятся, завтра целуются, ложатся в постель, а через три дня уже не знают друг друга. Этого я никогда не пойму, как бы ни старалась меня переубедить моя внучка. Жалко, правнуков нет, их бы послушать.
— Что вас связывало и что теперь связывает с Россией?
— Прежде всего, мое детство наполовину проходило в Москве. Папа жил там, когда снимал фильмы. У нас была потрясающая квартира на Садово-Кудринской, рядом с Планетарием. Я училась во ВГИКе. В Москве живут мои братья, племянники, родственники, друзья, коллеги. Но постепенно эти связи, как бы мы ни старались, как бы ни хватались за них, уходят… Уходят.
Вера Церетели
