21 июня Александра Каландадзе вызвали в штаб полка. В тот же субботний день он вернулся в цитадель, но все дела пришлось отложить. Наступал вечер отдыха, когда под звездным небом натягивали холст и под стрекот киноаппарата на экране оживали герои любимых фильмов. Расходились не спеша, обсуждая игру актеров, строя планы на воскресный день.
Он долго не мог уснуть в ту ночь, беспокойно ворочался на койке, когда страшной силы взрыв потряс здание казармы.
Обрушилась кровля, и в сторону ушла стена. Бойцы поспешно вскакивали с коек, полусонные, толпились в проходах. В грохоте разрывов снарядов тонули крики команды. И тогда они поняли: надо брать оружие, чтобы сражаться и жить.
Александр бросился к выходу. По лестнице, объятой пламенем, сбежал в подвал, где возле узких бойниц стояли его товарищи. Автоматчики в грязно-зеленых мундирах успели ворваться в казармы мотомеханизированного батальона. Несколько метров отделяло их от обороняющихся. По приказу старшего лейтенанта Потапова бойцы 333 стрелкового полка укрепили выходы из подвала и приготовились к отражению атаки.
Из сплошной пелены дыма и пламени память потом выхватывала отдельные эпизоды. Рукопашный бой в клубе, в здании бывшего костела. Уничтожен вражеский отряд у Тереспольских ворот. Восстановлена связь с 84 полком. Женщин и детей из полуразрушенного дома погранзаставы перевели в подвал.
Такими запомнились первые недели войны политруку роты 333 стрелкового полка Каландадзе, который вместе с другими соединениями принял бой с фашистами у стен крепости, вокруг которой обрастая догадками как снежный ком, росла легенда о несгибаемом гарнизоне. За сотни километров от фронта, в глубоком тылу врага, около Бреста, в стенах старой русской крепости, на самой границе, сражались и умирали советские люди, которых косили снаряды и пули, голод и жажда. Они воевали как герои и как герои погибли.
Через два года, после наступления в Белоруссии, Брест был освобожден, и солдаты сорок четвертого читали на стенах и сводах подвалов уцелевшие от времени надписи – послания в вечность из 41 года, которые наполнили их сердца гневом и жаждой мести. «Мы приняли первый бой 22 июня 1941 года. Умрем, но не уйдем».
Кто были эти бойцы гарнизона, насчитывающего в общей сложности около двух полков пехоты, и как расценить их подвиг в летописи самой кровопролитной войны? Сергей Смирнов в 1954 году взялся решить эту задачу и был отмечен высшей премией страны – Ленинской, 1965 года. Он прибегает к историческому примеру. Двадцать седьмого января 1904 года, в первый день русско-японской войны, близ корейского порта Чемульпо русский крейсер «Варяг» встретился в море с большой японской эскадрой. Экипаж «Варяга» принял бой с врагом, который в десятки раз превосходил его силой. Под страшным огнем эскадры герои сражались, презрев смерть, и предпочли затопить свой выведенный из строя корабль, но не сдать врагу. «Врагу не сдается наш гордый «Варяг» – слова из этой песни – свидетельство неувядаемой воинской доблести русского человека, символ советских воинов. «Варягом» Великой Отечественной войны стала Брестская крепость, которая первая приняла на свою каменную грудь вражеский удар страшной силы.
Приступая к своей книге, Смирнов знал, что о правде, которую долго скрывали от народа, можно было услышать от немногих уцелевших защитников, рассыпанных по всему Советскому Союзу, прошедших круги ада гитлеровских лагерей, вынесших несправедливость неправильного отношения к бывшим военнопленным, которые бежав из мест заключения, продолжали сражаться вместе с партизанами, внося свой скромный вклад в великую победу, мотая сроки в лагерях на родине, которая для многих оказалась злой мачехой. Их надо было найти, бороться за честное имя безымянных рядовых бойцов. Смирнов написал свою великую книгу, посвятил ей десять лет – поездок и долгих раздумий, поиска документов и людей, многих их считали убитыми и написали об этом в
журналах и газетах, объявили в радиопередачах, при встречах с ними. В этой книге, на ее последней странице, я прочитал лаконичную запись: «В Тбилиси на грузинском языке изданы воспоминания защитника крепости Александра Каландадзе». Я был знаком с героем смирновской телепередачи, встречался с ним в бытность его работы ученым секретарем Литературного музея и заведующим отделом академического Института грузинской литературы имени Ш. Руставели, писал о нем, получая возможность знакомиться с многочисленной корреспонденцией, идущей к нему из самых отдаленных от Тбилиси мест. Вот как эта.
На столе белели листки, исписанные аккуратным женским почерком. Письмо как письмо. Только это захватывало с самого начала. Отдельные строки были отмечены красным карандашом. Видно, для кого-то очень важными представлялись подробности, сообщаемые незнакомкой. Торопливо пробегаю строки. И в уютный кабинет, кажется, ворвалось эхо войны.
Письмо из Иркутска прислала Маргарита Ананиашвили.
История обороны легендарной Брестской крепости сохранила память о старшем лейтенанте Георгии Ананиашвили. Долгое время считали, что члены семьи Гриши-грузина, так звали Георгия его боевые товарищи, погибли. Неизвестны были обстоятельства их смерти. Но вот книга старшего научного сотрудника института Александра Каландадзе «Дни в Брестской крепости» попала в руки копировщице иркутского проектного института, прочитавшей рассказ участника обороны крепости на Буге. Молодая женщина написала Александру Павловичу о своей нелегкой судьбе. Это письмо было находкой для человека, посвятившего много лет поискам героев Брестской крепости.
Перед самой войной Георгий Ананиашвили и капитан Яков Гелашвили привезли свои семьи в Брест. Тревога на рассвете застала обоих командиров в расположении первого батальона в семи километрах от города. Когда от фашистских снарядов начали пылать дома, Нино Ананиашвили и Маро Гелашвили укрыли детей под железобетонной лестницей. На третий день гитлеровцы согнали женщин и детей в городскую тюрьму.
Кормили одной соленой рыбой. Несколько дней спустя им разрешили жить в Бресте. Однако гестаповцы по-прежнему не спускали глаз с домов, занимаемых семьями советских военнослужащих. У Ананиашвили были две дочери – 14-летняя
Елена, которую дома звали Эличка, и Магули.
Семилетняя девочка с нетерпением ждала вестей от отца, которого не видела с начала войны. Однажды, выйдя на крыльцо, она заметила мужчину в штатском. Это был отец.
Он завернул за угол дома и, увидев подбежавшую Магули, послал ее за матерью. Потом, много дней спустя, он пришел уже в дом, где с его близкими находились Маро Гелашвили и ее дети. Третья встреча отца с дочерью состоялась в деревне.
Они долго сидели в стоге сена, разговаривали. Магули о многом хотела спросить отца, но понимала, что о самом главном спрашивать нельзя. От этого зависела жизнь не только отца, но и его друзей, работавших в подполье. Это была их последняя встреча.
Магули помнит, как мать послала ее в деревню. Вечером туда должны были подойти Маро Гелашвили с детьми. Помнит сборы перед отъездом. Говорили – надо пробиваться в лес, к отцу. Не пришла семья Гелашвили ни в этот вечер, ни на следующий. И отец не давал знать о себе. Жила Магули у знакомого крестьянина. А потом фашисты передали ей узел с окровавленной одеждой, которую она тотчас узнала.
Своих близких девочка уже не видела. Перед отступлением оккупанты сожгли деревню, и Магули, спасаясь от огня, ушла в другое село. А потом она узнала о гибели отца.
После освобождения Брестской области Маргарита попала в детдом города Кобрина. Ее записали под именем Тамара. В 1945 году к ней пришел капитан Владимир Кинкладзе, долго с ней беседовал, а потом помог переехать в Грузию. Маргарита десять лет жила в семье горийского друга отца Артема Миназарова. Она вышла замуж и переехала жить в Иркутск.
Такими запомнились годы войны и оккупации семилетней девочке. Маргарита не пишет о том, что с первых дней войны ее сестра и члены семьи Гелашвили вступили в ряды народных мстителей. И отдали свои жизни в борьбе.
Эличка Ананиашвили – первая партизанка-грузинка, в течение трех лет сражалась в лесах Белоруссии. Не знаем мы, какие нечеловеческие пытки выдержала 17-летняя комсомолка. Из письма ее младшей сестры видно, что Лену схватили в тот вечер, когда, перекинув через плечо автомат, она шла на встречу с отцом.
В шестидесятые годы стало известно, что в Брестской области помнят 30-летнего худощавого, кареглазого весельчака Георгия Ананиашвили. Бывший командир кобринского партизанского отряда Ганасюк, связной Григорий Комисарюк, Михаил Образцов, Степан Дулко рассказали о десятках боевых операций, в которых участвовал наш земляк.
Летом 1942 года гитлеровцы решили расстрелять семьи Ананиашвили и Гелашвили, замеченные в нелегальной работе. Командование партизанского отряда поручило Георгию спасти обреченных на смерть женщин и детей.
С несколькими бойцами Ананиашвили приблизился к окраине села, но, видно, фашисты ожидали их прихода. В перестрелке было убито несколько партизан. Георгия тяжело ранили.
Фашистские изверги расстреляли безоружных женщин и детей. Умирающего Ананиашвили перенесли в село Братулево, в дом Ольги Земляковой. Когда враги напали на его след, он ушел в другое село. Оправившись от ран, продолжал мстить оккупантам.
Летним вечером 1943 года фашисты устроили совещание в церкви деревни Жабинковская. Командование отряда поручило Георгию провести операцию. Налет был неожиданным.
Многие офицеры и солдаты пали от огня лесных мстителей. Когда к врагу подоспело подкрепление, партизаны скрылись. В деревне Ластовка они наткнулись на засаду. Фашисты решили живым или мертвым захватить Ананиашвили.
Неравный бой продолжался несколько часов. В живых остались двое партизан. Истекая кровью, Георгий и его боец вышли из окружения, направились к крайней избе деревни.
Здесь их настигла погоня. Партизаны заняли чердак и открыли круговой огонь. Сумерки спустились на землю. Каратели поняли, что лобовыми атаками не добьются цели. Разложив сено вокруг, они решили поджечь избу. В перестрелке погиб товарищ. Скоро Георгий отбросил последний пустой автоматный диск. И безоружный решил подороже отдать жизнь.
Раскидав крышу чердака, партизан увидел фашиста, который поджигал сено. Спрыгнул ему на плечи, выхватил автомат и лишился сознания от потери крови.
Долго пытали Ананиашвили в застенках гестапо, но не могли добиться от него ни слова. С гордым взглядом, несломленный, взошел он на эшафот.
Каландадзе, помню, рассказал: «На шестой день на центральном дворе раздался лязг гусениц. Три вражеских танка, развернувшись у ворот, прямой наводкой принялись расстреливать казармы. Смирнов так описывает в своей книге начало неравного боя с танками: «И тогда из подвала полка выбежали два смельчака. Это были помощник начальника штаба 44 полка старший лейтенант Семененко и неизвестный старшина-артиллерист». Оба выкатили уцелевшее 45-миллиметровое орудие и развернули его в направлении танка. Несколькими выстрелами вражеская машина была подбита. Гитлеровцы поспешно оттянули танки. Семененко перенес раненного в правую руку старшину в подвал. После перевязки старшина вместе с Онисимом Асатиани установил миномет и через здание полкового штаба вел навесный огонь по врагам. Каландадзе помнил – это был Пантелеймон Абхазава. Он вышел на прорыв вражеского кольца и во время штыкового удара погиб.
По поручению Брестского музея Александр Каландадзе в 1958 году едет в Западную Грузию, в деревню Нигвзиани.
Осенний пасмурный день угасал, когда он остановился у калитки дома его старого друга. Позвал: «Хозяин!» Из двери пробился луч света. Послышались легкие шаги по тропинке.
К калитке подошла старая женщина и пригласила его войти в дом. Старушка говорит: «Вот-вот подойдет Амбросий. Совещание у них в школе, не иначе, – в это время он всегда уже дома». Трудные слова, с которыми Александр пришел, вырвались помимо его воли: «С Амбросием мы не знакомы, бабушка, я товарищ Пантелеймона».
Старушка медленно подошла к нему, и он увидел скорбные складки у рта, застывшее в глазах горе. Хозяйка, вдруг обессилев, опустилась на стул.
Стараясь сохранять спокойствие, Александр объяснил: «Мы с Пантелеймоном два года служили в одной части». Она молча смотрела на него, потом встала и позвала: «Христефоре, гость – товарищ нашего Пантелеймона». В комнату вошел седой как лунь, жилистый старик. Следом за ним – молодая женщина и дети – девочка и мальчик. Старик протянул руку, присел к столу. «Пусть будет счастливым, сынок, ваш приход в эту семью. Ваша фамилия?» Александр назвал себя. «Знаем вас, сынок! В первом письме его было про ваше знакомство: встретил, писал, земляка. И потом часто упоминал. Дня не проходило, чтобы мы не получали письма… А с тех пор, как ударил первый выстрел, ничего нет о нем… Не ведаем, куда он пропал… Долго мы вас разыскивали. Амбросий кому-то писал в Тбилиси, просил сообщить ваш адрес… Слава богу, вот и довелось свидеться».
Александр, осторожно, взвешивая каждое слово, рассказывает, как познакомился с Пантелеймоном, как они вместе проводили день за днем на военной службе, как началась война. Старушка перебивает его, вспоминает отъезд сына в армию. «И работал он здесь, в Нигвзиани. Видели большое здание у дороги? Это школа. Там наш Пантелеймон учился, а потом оба с братом стали учителями».
Амбросий пришел часам к девяти. Похож на брата, как одна половинка яблока на другую. Такой же великан, крепыш.
Александр с ним давно переписывается. Амбросий смотрит на мать, на жену, говорит: «Моросит, целый день моросит. Холодно. Затопить бы печь в той комнате, а то гость продрогнет».
Мать и жена его выходят, за ними дети. Амбросий вполголоса просит: «Не говорите им, что брат погиб. Мы никогда не говорим о его смерти. Они не читают ваших писем ко мне, и я молчу. Мы вспоминаем его, как живого, и старики верят, что он вернется, привыкли ждать».
Он берет Александра под руку и ведет в другую комнату. Старик сидит у очага на скамейке и задумчиво строгает обрубок дерева. Мысли у гостя быстрые, путаные. Пантелеймон когда-то сидел здесь, у очага, вот также думал о чем-то и строгал ножом дощечку. Двадцать лет прошло, как он ушел, а здесь его продолжали ждать. Женщины пододвигают стол к огню, накрывают скатертью, приносят бутылки с вином – изабеллой. Старик смотрит на бутылки, берет их и выходит. Возвращается с кувшином, заткнутым листьями. Старушка говорит: «Господи, как же я сама не сообразила принести чхавери».
Амбросий рассказывает, что в саду у них есть всего лишь несколько лоз чхавери. Отец ухаживает за ними. Получается два кувшина вина, не больше. Пантелеймон любил это вино, и отец бережет его до нового урожая.
Старушка приносит альбом и пачку писем, объясняет: «Это, нэна, он снимался еще в Ланчхути… А это – когда был студентом в Кутаиси… Что ни суббота или воскресенье, домой приедет, бывало. Соседей обегает, будто десять лет не видел, каждое деревцо в саду погладит, мотыгу потреплет по рукояти, как старого друга…»
Александр достает фотографию из альбома и читает надпись: «Дорогим родителям. Брест-Литовск. 10 июля 1940 г.» Старая Агата перехватывает взгляд гостя и говорит: «Всем хорош был наш сын, нэна, и поговорить умел, и учил детей славно, и в дружбе был верен. И там, на войне, не посрамил нас… Но не дождаться мне его больше. Кому было суждено вернуться – вернулись, уже приехали домой. Да и мы, сынок, вырастили неплохого сына!»
Военная тема – главная в творчестве Александра Каландадзе. Выпускник филфака Тбилисского государственного университета довоенного выпуска стал писателем и ученым-литературоведом, вместив в свои книги впечатления тревожной молодости и боевых операций, которых хватило бы на десяток приключенческих книг. Как рассказать на одном дыхании в рамках книги целую жизнь, опаляющий огонь Бреста, четыре тяжелейших года – участие в польском антифашистском подполье, восстание советских военно-пленных в концлагере на юге Франции, участие в интернациональной бригаде Сопротивления, счастливый День Победы, когда его, капитана Советской Армии, офицера связи советской военной миссии, подхватили и на руках пронесли по многим улицам освобожденного Парижа, удостоенного почетных наград – военного креста с серебряной
звездой, медали «За храбрость»; для Александра Павловича продолжалась война в его романах «Зеленая ветка», «У маки», «Преодолевая себя», «Водоворот». Он автор пятитомного труда по истории грузинской журналистики, романов об Илье Чавчавадзе («Илья») и Александре Казбеги («Танец с кинжалами»).
Кстати, в романе «Водоворот» речь идет о Тулузе, центре Сопротивления на юго-западе Франции, в офицере Беридзе легко узнаваемы черты самого рассказчика, который до ухода в маки, нащупывал зыбкие тропы туда ведущие, верных людей, которым можно было доверить свое дело, свою жизнь. И свою любовь, добавим мы, ибо на дорогах войны он встретил скромную швею Ивету, которая спасла его от провала, разгадав в месье Бланша, приветливом и любезном хозяине ателье, агента гестапо. Глядя на бледное, исхудавшее лицо девушки, освобожденной среди заложников, он думает о том, «сколько горя, сколько невзгод выпало на ее долю», и он обязан сделать все, что сможет, чтобы она обрела счастье. Он собирается увезти Ивету, ждущую от него ребенка, но встречает сопро
тивление матери, мадам Сесиль, причитающей: «Не отнимайте ее у нас, месье! Она – наше единственное утешение, а вы ведь возвращаетесь домой, к своим…».
Отходит от парижского перрона поезд, уплывает вдаль печальное лицо Иветы. «Приеду! Вернусь! Увезу! Приеду!» – стучат колеса.
Эта история имела свое неожиданное продолжение. Дочь Александра Каландадзе, Тамара, родившаяся в 1947 году, узнает, что в Гурии в газете опубликована заметка ее брата, скульптора и гражданина Франции Тамаза Каландадзе, который всего на год ее старше. Тамаз искал в Грузии своих родственников, и в 2007 году эта встреча состоялась в Тбилиси, а потом уже Тамара приехала во Францию к брату, который не знает ни слова по-грузински и по-русски. Тамаз познакомил ее со своей матерью Люсьеной, которая оказалась той самой Иветой, которая провожала своего суженого на послевоенном парижском вокзале, как выяснилось, навсегда; познакомил со своей женой Мари, сыном Фредериком и дочкой Клер. Так что теперь дружить не только внукам, но и правнукам Александра Павловича, который пройдя огонь и воду медные трубы, застенки концлагерей, не зачерствел душой, не ожесточился сердцем, остался человеком на самых трагических страницах своих книг.
Вспомнилась мне каска из Брестского мемориала, которую держит в руке каменный солдат, ползущий к реке за спасительной влагой. Рассказывали, что в самую жару каска остается полной, не высыхает. Это брестские мальчишки носят солдату воду с реки. Припадают к ней губами, как к памяти народной, которая не знает ни забвения, ни границ.
