Поздравляем с юбилеем Тамару Гвердцители!

Поздравляем с юбилеем Тамару Гвердцители!Многих-многих радостей и удач нашей любимой певице и дорогой подруге!

Ну, а я перечитаю эксклюзивное интервью Тамары. Оно записано несколько лет назад, но разве беседы с интересными людьми имеют срок давности?

***

В тот вечер тбилисская публика собиралась на концерт Тамары Гвердцители и Дмитрия Дюжева. В кассах давно уже не было ни одного билета… о начала концерта оставалось около часа. А репетиция, которая началась утром, все не кончалась. Наверняка, музыканты уже подумывали о том, что хорошо бы немного отдохнуть перед выступлением. Но Тамара не собиралась прерываться. Вновь и вновь обсуждались мизансцены, проигрывались номера, отшлифовывались детали. Честное слово, певица была так свежа и энергична, как будто только что приступила к репетиции. Одетая в пестрый брючный костюм, она выглядела празднично и ярко. И если бы не ее профессионально строгий настрой, дотошность и неутомимость, можно было бы подумать, что она не работает, а, извините, в хорошем смысле слова — развлекается. Теперь-то я понимаю, что Тамара не может утомиться от пения. Конечно, она очень волновалась перед концертом. Напряжение было огромным. И все-таки все, что связано с музыкой и сценой, для нее не в тягость, а в радость. Это ее работа и отдых, любовь и боль, мечта и явь… А по большому счету – смысл жизни и огромное счастье. Даже годы жизни она отсчитывает по своим песням и концертам. Потому что песня – это событие. А все остальное – так, происшествия…

К таким «происшествиям» относятся и интервью. Тамара не может к ним относиться всерьез. Ведь это не музыка. А значит, тратить на это жизнь не стоит.

Перед гримуборной певицы до и после концерта журналисты, выпрашивая интервью, толкались, как на базаре. Не повезло никому, кроме, простите за нескромнсть, меня. Единственное условие, которое поставила Тамара, — это поговорить через три дня после концерта. Ровно столько ей требуется для того, чтобы спало напряжение.

Концерт прошел триумфально. Ну а потом Тамара сдержала данное нам слово. И ровно через три дня мы беседовали в небольшом кафе гостиницы «Marriott Tbilisi Hotel».

О Тамаре Гвердцители написано очень много… Поэтому мы говорили о том, о чем еще никто или почти никто не писал.

— Вы не очень частый гость в Тбилиси. Как прошли эти дни, чем они были заполнены?

— Было очень сложно до концерта. Потому что все время шли репетиции. Я включила в концерт несколько песен, которые пела лет 20 тому назад, и эта часть программы подлежала пересмотру, переосмыслению. А сейчас, после концерта – все просто. То друзья и родственники, то родственники и друзья. Вот так и бегаю. И пока не могу опомниться.

— Вы встречались с вашими подругами по «Мзиури»?

— Конечно. Во-первых, все они были на концерте. А во-вторых, потом мы встретились специально, сидели и вспоминали свою юность.

— И что вспоминали?

— В основном, песни. С нами был наш педагог Гурам Джаиани, и мы вспомнили 20 песен из репертуара «Мзиури».

— У вас сохранились дружеские отношения?

— Да. Время сохраняет в памяти только самое хорошее.

— У вас, видно, счастливая особенность памяти – помнить только хорошее.

— Да, мне в этом повезло.

— Вы очень рано пришли в профессию, узнали, что такое конкурсы, конкуренция, зубная паста в туфлях… Стоило пройти через это? Не ломает ли детскую психику такое раннее начало карьеры?

— Я в музыке с пяти лет. Поэтому не странно, что с десяти лет – я на сцене. А вот со словом «карьера» не соглашусь. Я это называю словом «путь». Карьеру я никогда не делала ине делаю, потому что она подразумевает компромиссы. Там требуются другие вещи, не обязательно быть профессионалом. Карьеру женщина может сделать запросто – надо лишь быть смазливой и молодой. Но не юной. Юность – это качество, все-таки связанное с чистотой. Мне кажется, что мой путь – это вся жизнь. То есть, не кажется, так оно и есть. Одно я поняла четко: жизнь – не репетиция. Все приходится писать набело.

— Черновиков нет…

— Не бывает ни репетиций, ни черновиков.

— И все-таки вам, тогда – десятилетнему ребенку, тяжело было или легко?

— Конечно, временами было непросто. Очень непросто. Но в те годы мы так всему радовались! К тому же в 10 лет я уже училась в музыкальной школе-десятилетке для одаренных детей, и когда другие дети бегали во дворе, веселились, я занималась, играла Гайдна и Моцарта. Понимаете, невозможно силой заставить ребенка серьезно заниматься. Просто моя мама точно поняла, что я – человек музыки. То есть я могу ради музыки пожертвовать многим. Мама это поняла, наверное, с двухлетнего моего возраста – что человек ради музыки может куда-то не пойти, не делать то, что делают его сверстники…

— И это в радость?

— Да! Потому что я настолько проживала каждое произведение, каждую песню, что маме было ясно: музыка — это мое. Не потому, что у меня нет других интересов, а потому что у меня именно такая тяга к самовыражению.

— Какое ваше самое-самое первое воспоминание в жизни?

— Помню, мне было года два…

— Да что вы!

— Да-да. Мне два года, а моему брату – год. Пришли гости. Было поздно. Но гости попросили, чтобы я спела. Я это помню… Папины и мамины друзья очень любили, когда я пела. Видно, детская искренность и детский голос очень близки сердцам многих людей, особенно друзей. Меня подняли, поставили на табуретку и попросили спеть одну песню. Но я помню, что пела долго.

— Андре Моруа писал, что каждый день человек получает не меньше трех возможностей изменить свою жизнь. Какие события изменили вашу жизнь?

— Конечно, были поворотные события. Я была очень молодой, когда в 1991 году в Грузии произошло то, что произошло… Тогда военное положение просто перевернуло мою душу. И естественно, на мою жизнь повлияли ошибки, которые я допускала.

— Вы сожалеете о них или дорожите, потому что это ваши ошибки?

— Если бы была такая возможность, я, конечно, поступила бы во многих случаях иначе. Многое исправила. Конечно, в жизни что-то хочется переписать заново.

— Это были ошибки по молодости, по незнанию?

— (После долгого молчания). Дело в том, что… Вот, скажем, вы допускаете ошибку, а люди говорят, что вы приобретаете некий опыт. Это не совсем так. Я думаю, что это прямой перевод на русский с английского. Еxperience. Понятно, что это опыт, да… Но душа не может быть опытной. Она всегда открыта. Ты стоишь, и перед тобой – стеклянная дверь. Наткнешься и сломаешь себе голову. А тебе-то казалось, что этой двери нет и впереди – горизонт. И оказывается, что как-то по-детски допуская ошибки, ты с каждым днем становишься все уязвимее и уязвимее.

— А что вам помогало приходить в себя, после того как вы ударялись о стеклянную дверь?

— Я себя утешала так: хорошо, что это была не железная дверь с шипами. Хотя понимаю, что душа в таких ситуациях все-таки крепчает.

— Вы сами справляетесь или нужна помощь?

— Мама, конечно, помогает… Но думаю, надо справляться самой.

— Вы рассказывали о том шоке, который пережили в 11 лет, когда трагически ушла из жизни ваша одноклассница. Вы написали тогда свою первую песню…

— Да… Она повесилась, потому что ее родители развелись. (Долго молчит). Даже слова трудно подобрать. Очень горько было, ужасно. А моя песня была ответом на то, как в жизни все несправедливо. «Ты была как ласточка, порхающая по лугам, а в сердце таила вчерашний день, потому что сегодня ты не с нами»…

— Кто самые важные люди в вашей жизни?

— Мама. Мой педагог по вокалу Берта Исаевна Иваницкая и Мишель Легран. Но во главе всего стоит моя мама.

— Мама посвятила вам свою жизнь. Роль педагога по вокалу – очевидна. А что вам дал Легран?

— Он мой поводырь в музыке. Он мой учитель…

А вот тут началось что-то странное. Я не могла понять, что происходит. Было очевидно — Тамара нервничает. В конце концов она резко встала и предложила пересесть за другой столик. Мы перебрались в дальний угол зала. И Тамара успокоилась… Оказалось, что ей мешали разговоры посетителей кафе, сидевших за соседним столом. На эти голоса я, честно сказать, и не обращала внимания. А для Тамары – это было громко. И дисгармонично.

— Мне говорили, что такой способностью слышать все, что звучит вокруг, обладают люди только с абсолютным музыкальным слухом.

— Да, верно. И этого врагу не пожелаешь. Столько всего слышишь одновременно – каждого в отдельности и всех вместе.

— Как такое возможно?

— Ну, это ведь как оркестр. А все голоса, звуки в помещении и на улице – как инструменты в оркестре. Я различаю каждый.

— Этому можно научиться?

— Нет, это врожденное.

— Что касается Мишеля Леграна…

— Я ощущаю себя его вечной ученицей. Он обогатил мои представления о музыке, песне. И вообще о том, как существует человек в чужих условиях. Благодаря ему все, некогда чужое, стало для меня самым близким. И этот трепет, который у меня появился в отношении музыки, звука и даже в отношении прикосновения к роялю, это все – заслуга маэстро. Кроме маэстро, никто не может этого преподать. Мне довелось записываться в студии Леграна с его собственным оркестром! Когда в детстве я смотрела фильм «Шербургские зонтики», то и подумать не могла, что с этим композитором я буду выступать на одной сцене. Именно Легран пригласил меня выступить в «Олимпии». Мы с ним играли на двух роялях в четыре руки, импровизировали. Я пела романсы, песни Эдит Пиаф. Успех был огромный. Взволнованный конферансье кричал в зал: «Париж, запомни это имя — Тамара!» Но, увы, парижская слава ко мне так и не пришла. Вскоре, уже в Москве, я узнала, что скоропостижно скончался Альбер Сарфати – великий импресарио, мой покровитель и друг, который пять лет строил мою карьеру во Франции. И все оборвалось внезапно.

— По-моему, след в вашей жизни оставил и Сергей Параджанов?

— Да, безусловно. Я даже посвятила ему песню, с которой начинаю концерты. Называется «Калакури», то есть «Городская». В ней собраны все интонации, характерные для Тбилиси. Я стараюсь передать, как собираются люди — по человеку с каждого городского двора, и каждый из них несет свою интонацию. И в конце песня превращается в общую, тбилисскую. Я думаю, что это одна из самых важных прелестей Тбилиси – здесь уживаются все. Что бы ни происходило. Все равно – все вместе. И называют себя тбилисцами. Параджанов был абсолютным тбилисцем.

— Говорят, что это национальность.

— Совершенно верно.

— А как вы познакомились?

— Случайно. В аэропорту. Мы летели рейсом Тбилиси- Москва. И вдруг вижу – стоит Параджанов. Серж, как его называли. Я в шоке. Во-первых, я знаю и люблю все его фильмы. И я всегда мечтала о ситуации, в которой могла бы с ним познакомиться – не так, чтобы прийти к нему специально и представиться, а случайно. Так и получилось. Я смотрела на гениального земляка и понимала, что смотрю на Тбилиси. Параджанов — человек, в котором отражен весь Тбилиси. А он – одно из самых ярких отражений этого города. Я почувствовала необычайное счастье от того, что живу в одном городе с ним, шагаю по одним и тем же улицам. В городе, который он обожал, который был его вдохновением и благодаря которому он оставил человечеству то, что он оставил. В минуту знакомства – а это был человек-рентген – он все про меня понял. И когда мы прилетели в Москву, он прямо в аэропорту подарил мне огромную охапку тюльпанов. На мне было черное платье. Я случайно была так одета, но оказалось, что не случайно. И он осыпал меня этими тюльпанами… Для него, кстати, тоже очень много значило, что я – тбилисская девушка. И он ко мне отнесся с такой теплотой и любовью, с какими, может быть, относился к каждому своему земляку, тем более, человеку из искусства. — Не каждому, не каждому… Он избирательный был.

— Да, мне говорили об этом… И он сказал: «Ни о чем не волнуйтесь. У вас все будет хорошо. И одевайте всегда черное платье с небольшим красным пятнышком. Это может быть цветок, платочек. Красное – это страсть. А черное – это достоинство». А потом там же обо мне рассказывал кому-то истории, которые сочинил тут же, ведь это был человек, который не мог не фантазировать. Он как будто поставил для меня маленькое кино. Это воспоминание на всю жизнь. Я даже иногда думаю – а что бы сейчас сказал мне Параджанов? Он словно бы незримо рядом со мной.

— Может быть, он как-то вас и охраняет.

— Да, да, наверное…

— Тамара, вы хотели быть на кого-то похожей в детстве, юности?

— Я всегда хотела быть только собой. Я давно поняла, что это один из самых важных показателей состоявшейся певицы, актрисы. И я, конечно, хотела нести в себе гордость и внутренний темперамент грузинской женщины. А еще я понимала, что во мне совершенно неистребимы мамины одесские гены. Что бы ни происходило – надо держать фасон.

— Лопни, но держи фасон?

— Вот именно.

— То есть вы очень рано поняли саму себя?

— Да, но именно через музыку.

— Когда в ансамбле «Мзиури» ставили сказку «Буратино» все хотели быть Мальвинами, а вы – Пьеро. Почему?

— Ой, Пьеро мне очень нравился. И когда мое желание совпало с желанием и выбором нашего режиссера Александра Борисовича Жеромского, я была счастлива. Я и тогда не боялась себя уродовать, и сейчас не боюсь. Мне нарисовали брови домиком, у меня был колпак, широкая блуза…Моя органика, видимо,продиктовала Жеромскому его выбор. Знаете, чего изначально режиссеры боятся в актрисах? Кривляния. А этого у меня никогда не было. И нет. Вообще, когда юная или взрослая певица начинает кривляться, это страшно раздражает. И это первое, что надо вытравлять.

— А кокетство?

— О, это совсем другое дело. Это настолько чарующе! А вот кривляния наши педагоги в «Мзиури» не допускали. Кстати, человек, у которого есть особые способности или талант, не может кривляться. Талантливые люди думают о чем-то другом… Жеромский сказал моей маме, что у меня большое будущее как у драматической актрисы и посоветовал отправить учиться в Москву. Но у меня есть младший брат. А одну мама меня не отпустила бы. Это было невозможно.

— Может быть, вам хотелось играть Пьеро потому, что вы грустный человек?

— Да, я в большей степени грустный человек. Хотя такие открытые, искренние люди, как я, они и веселые, и слабые, и хрупкие… Все это во мне перемешано. А силу дает только музыка.

— А вы соответствуете своему знаку зодиака — Козерог?

— Очень во многом – да. Но он описан как довольно жесткий – этого во мне нет. Я больше, наверное, Водолей, чем Козерог.

— А организованность, выносливость…

— О, это во мне от Козерога, да.

— В одной из песен вы поете, что «этот век не для принцесс». А какой век, какая страна вам подходит?

— Я бы предпочла жить в Грузии в 19 веке – но только в период до Октябрьской революции 1917 года. Это имеет принципиальное значение, учитывая мое происхождение. Я генетически этого не приемлю. У меня такое ощущение, что в жизни моих бабушек и дедушек, моей мамы все сломал 17-й год. Это катастрофа для миллионов судеб. И не учитывать этого в своей судьбе – по-моему, неумно. Революция повлияла на нашу жизнь дичайшим образом. Кроме бед, она ничего не принесла ни стране, ни людям. Даже мой сын иногда говорит – если бы этого ужаса не случилось, мы все жили бы сейчас по-другому, и никто бы никуда не уехал, и в Грузии все было бы иначе.

— А если бы вы выбирали дом для себя? Мне кажется, что вам подошел бы такой, в котором муж и жена живут каждый в своих комнатах, а встречаются в столовой и гостиной. Чтобы муж поменьше раздражал и не путался под ногами.

— (Заразительно смеется). Вы знаете, женщины-актрисы – это всегда особый случай. Институт семьи для меня очень важен, но как артистка я могу сказать, что если человек обладает известностью, если люди на него реагируют на улице, узнают, просят автографы и так далее, то партнера это раздражает всегда. Особенно мужчину.

— Даже если мужчина – из мира искусства?

— Ну конечно. В этом случае, может, и посильнее раздражает. Тут особая ревность. Очень сложно быть успешной артисткой и иметь мужа. Это цена за успех — не быть счастливой в обычной женской жизни.

— Тамара, вы играете в театре и снимаетесь в кино…

— Да, и меня радует, что в кино меня берут без кастингов.

— Еще чего не хватало!

— А играю я, как правило, грузинских женщин с кажущейся строгостью и искусно завуалированной женственностью.

— Может быть, это не кажущееся? Я наблюдала, как перед концертом журналисты просили у вас интервью, и вам достаточно было поднять левую бровь, и все было ясно без слов – они делали шаг назад.

— (Смеется). Может быть, и не кажущееся… Еще часто предлагают играть то цыганок, то венгерок. А что касается театра – это серьезная дисциплина. Как музыка. Я играла Дульсинею в спектакле Юлия Гусмана «Человек из Ламанчи». Моим партнером был Владимир Михайлович Зельдин, потрясающий артист и замечательный человек. В спектакле он исполнял 16 песен и 17 танцевальных номеров. И как исполнял! Не каждый молодой на такое способен.

— Тамара, можно блиц?

— Давайте попробуем.

— Любимое место в Тбилиси?

— Проспект Руставели и консерватория.

— Любимое место в мире?

— Париж, конечно. Монмартр.

— Что вас рассмешило в последний раз?

— Когда я прочла о себе, что у меня есть муж-олигарх.

— Отчего плакали?

— У меня пошли слезы, когда на своем юбилее Святейший с хором и оркестром исполнял «Аллилуйю».

— Чему удивились?

— Всему, что происходит. Это трагическое удивление…

— Вы за смертную казнь?

— Это очень серьезная тема. Тем более для верующего человека.

— Чего вы боитесь?

— Потерь.

— С кем из живших на земле вы хотели бы встретиться?

— С Моцартом и царицей Тамарой.

— Вы хотели бы быть бессмертной?

— Наверное, нет. Потому что боюсь потерь.

— У вас есть любимая фраза?

— Есть. «Жизнь состоит из любви и ошибок».

— Ваша жизнь тоже?

— Да.

— Говорят, что мужчины и женщины – это существа с разных планет. Вы согласны?

— Главное, чтобы встретился твой человек. Все остальное неважно. Но это как повезет.

— Вы за патриархат в отношениях?

— Да.

— Способность, которой вы хотели бы обладать?

— Умение рисовать.

— Удача слепа или выбирает достойных?

— Удача – капризная дама. Избирательная.

— В каких случаях вы говорите неправду?

— В крайне редких. Как женщине мне приходилось порой говорить неправду. Но это не смертный грех.

— Чтобы вы сейчас посоветовали себе самой, десятилетней?

— Занимайся тем, чем ты занимаешься. То есть музыкой. Будь сильнее. Хотя… Не знаю, может быть, в этой слабости и есть какое-то очарование.

— Сальвадор Дали про себя говорил: «С годами я хорошею». Как бы вы сказали про себя?

— Он был гениальный человек. Дали – это эстетика. Это искусство быть Сальвадором Дали. Женщине, конечно, сложно повторить такую же фразу. Мне хотелось бы сохранять огонь, красоту и влюбленный взгляд на саму себя.

— Есть такая фраза – «запомните меня такой». Какой должны запомнить вас?

— Теперешней.

— И последний вопрос. В одном из интервью вы сказали, что строгость – это не педагогично. Почему?

— Мама все отдавала нам – мне и моему брату. Она была объективной. Бывали и моменты поощрения, и наоборот. Но она воспитывала нас не строгостью, а мягкостью восточной женщины и разумностью, присущей иудейке. Я думаю, что мудрости не бывает без мягкости. Понятно, что главное в мудрости – это интеллект. Но мягкость – это главный способ свою мудрость донести до другого…

А вот сейчас я попрошу вас обязательно записать мое исповедальное обращение.

И тут Тамара действительно потеряла обычное спокойствие. Диктофон сохранил прерывистую интонацию певицы, ее взволнованный, сбивчивый монолог… Было совершенно ясно – человек говорит о самом важном, о самом значимом в своей жизни.

— Я хочу выразить благодарность и почтение. С той минуты, как я была представлена Католикос-Патриарху всея Грузии Илие II, моя жизнь изменилась. Изменилась полностью. Когда мне бывает тяжело, я стараюсь приехать туда, где находится Патриарх, увидеть его, побеседовать, послушать его наставления. Даже трудно представить, насколько Патриарх повлиял на мою судьбу, взгляды, мировоззрение. Бывало, я годами сюда не приезжала, тбилисская квартира стояла закрытой. А сейчас стараюсь приезжать в Тбилиси каждый месяц. К Святейшему. И это дает мне огромные силы.

— Он чудотворец. Я не испытала этого на себе, но мне рассказывали очень многие.

— Да, это так… Вот оказываешься над пропастью – вместе со своим народом, со всей Грузией. А Патриарх спасает. Дима Дюжев, с которым мы были на аудиенции у Святейшего, сказал – какие вы счастливые, что у вас такой Патриарх. … Знаете, в моей квартире есть камин. Искусственный, конечно. Иногда я сажусь перед камином и слушаю записи произведений нашего Патриарха. Минимальный свет. Сижу одна. Иногда с мамой. И в эти минуты я чувствую, что жизнь так прекрасна… И не остается слов, начинается музыка.

Нина Шадури