МХАТ в эвакуации в Тбилиси: «Счастье было столь огромно, что мы забывали о войне»

«Это была удивительная зима в Тбилиси, – вспоминал народный артист Грузии, спортивный комментатор, а тогда школьник Котэ Махарадзе о зиме 1942 года, о «зиме тревоги нашей (ведь шла война) и зиме свалившегося с неба счастья: мы стали свидетелями незабываемого, неповторимого».

Выдающиеся мастера искусств Советского Союза были эвакуированы в столицу Грузии. В их числе – золотой состав МХАТа.

Сначала они остановились в Нальчике, откуда руководитель Московского Художественного академического театра Владимир Иванович Немирович-Данченко сообщал в письмах, как рвется то ли в Москву, где пришлось все бросить, то ли в Саратов, куда был эвакуирован остальной состав труппы, то ли в Тбилиси, куда зовут; о дождях, туманах, «неотвязной ноющей тоске настоящего» и «зубной боли в душе».

В последних числах октября 41-го заслуженные мхатовцы прибыли в Грузию. «Трудно материально», но Владимир Иванович даже испытывал некоторую неловкость, когда писал своему секретарю Ольге Сергеевне Бокшанской из Тбилиси: «Насколько здесь не только спокойно, но и радостно.

Вы знаете, город чудеснейший, отношение к нам великолепное, ко мне лично в особенности, и от общественности, и от правительства. Разместились не плохо. Все наслаждаются климатом, городом». Актриса Ольга Леонардовна Книппер-Чехова писала: «Все дорого, но все в городе есть».

Артисты не сидели без работы. Вместе с актерами Малого театра давали вечера, билеты на которые раскупались мгновенно. Сам Немирович-Данченко 7 декабря устроил вечер воспоминаний – ведь он родом из Озургети, а учился в Тифлисе. Приехав в город теперь, он даже пытался найти дом, в котором когда-то жил, и театр, в котором начинал свой творческий путь, — но не находил, зато посетил школу, которую закончил с серебряной медалью – Первую Тифлисскую гимназию на проспекте Руставели.

 Зал полон – «продано до отказа». Весь сбор от продажи билетов был передан в фонд обороны.

Согласно архивным документам, ансамбль старейших мастеров Московского Художественного академического театра за несколько месяцев, проведенных в Тбилиси, дал 51 концерт: 24 – в Тбилиси, 5 – в Ереване, 7 – в Баку, 4 – в Сочи, 2 – в Гори, 2 – Сталинири (Цхинвали), 2 – в Гаграх, 3 – в Кировобаде (Гянджа) и 2 – в Сухуми.

Искусствовед Виталий Вульф вспоминал о приезде мхатовцев в Баку: «Мне было одиннадцать лет, но я до сих пор помню, как Качалов читал сцену Барона и Сатина из «На дне», один за двоих. Книппер-Чехова с Юрием Недзвецким играли сцену из «Дядюшкиного сна». Шевченко и Тарханов показывали отрывок из «Горячего сердца». Успех был громадный, белый зал бакинской филармонии был переполнен. Вышли на улицу, было очень темно – в городе затемнение, шли домой пешком, трамваи ходили редко, все были очень счастливы». И так артистов принимали везде.

Знаменитый актер Василий Иванович Качалов в эвакуацию ехал с тяжелым сердцем – сорокалетний сын Вадим, имея театральную мхатовскую бронь, в первые же дни войны ушел добровольцем на фронт, – но и с большим желанием работать: «Настроение у меня крепкое, – писал Качалов еще до отъезда. – Чувствую, что я нужен и могу еще быть поддержкой и опорой».

Живя в Тбилиси, он, как и другие, много выступал не только на открытых площадках, но и перед бойцами резервных воинских частей, и в госпиталях перед тружениками тыла. С театральной классикой, военными стихами Симонова, Тихонова.

А однажды в Тбилиси зрители долго не отпускали артиста, вновь и вновь вызывая аплодисментами на сцену, и он читал до поздней ночи, в том числе Есенина, своего друга, посвятившего одно из своих грустных и трогательных стихотворений собаке Качалова: «Дай, Джим, на счастье лапу мне…»

Махарадзе вспоминал, как слушатели, соприкоснувшись со столь личным и дорогим для артиста, ошеломленные шли потом по темным улицам, как были остановлены патрулем, но как было радостно: «Такое бывает раз в жизни, либо не бывает вообще».

Сам же Качалов писал в статье, опубликованной в «Вечерней Москве» в марте 1942 года: «Горячий прием, который встречали мы повсюду, трогательные старания создать нам все, даже мельчайшие удобства, не могут не волновать каждого из нас. Еще раз убеждаемся мы, как велика любовь народа к своему искусству».

Но не так проста была эта жизнь с «мельчайшими удобствами» в гостеприимном Тбилиси для артистов, которые Постановлением Совета по эвакуации при Совете народных комиссаров были направлены на Кавказ (всего 115 деятелей искусств, из них 13 – из МХАТа).

Они были уже не молоды, и хоть и демонстрировали бодрость духа, были не так крепки здоровьем. 66-летний Качалов еще в Нальчике тяжело заболел, но только отойдя после воспаления легких, заявил: «Стараюсь жить и даже работать».

Ольге Леонардовне Книппер-Чеховой уже за семьдесят, она выступала и репетировала, когда могла, но в январе писала: «Целый месяц я воюю с гриппом и бронхитом, и все перемогаюсь и не могу выздороветь. На душе, конечно, тяжесть, беспокойство».

83-летний Немирович-Данченко участвовал в жизни основной труппы МХАТа с помощью писем и телеграмм, и взялся за работу в тбилисском Театре Руставели (где готов был работать даже без жалования, если средств будет хватать), но по состоянию здоровья вынужден был на целые месяцы прерывать репетиции. А в июле ему вместе с другими «стариками» пришлось на тбилисском кладбище похоронить своего 61-летнего коллегу из Малого театра – актера Михаила Михайловича Климова.

Несмотря ни на что, Владимир Иванович был жизнелюбив и бодр, строил планы на будущее, мечтал о создании школы-студии, а незадолго до возвращения из эвакуации написал обращение ко всем артистам МХАТа – о высоком предназначении актера и о том, как нужно идти «по путям своего искусства»: «Искренно, честно, отдавая ему свои благороднейшие мысли, без зазнайства, без каботинства, борясь со своими недостатками и благодаря за указания их, ставя свою работу впереди всех внешних благ».

«Чем мы заслужили, – предлагал задуматься знаменитый режиссер в июле 1942 года, – чтобы миллионы наших братьев отдавали жизни за нас, за наше спокойствие, за нашу работу? Чем мы заслужили и как артисты, и как просто люди-человеки?»

Это одно из последних его писем из Тбилиси – очень скоро мхатовцам организовали перелет в Москву. Благодаря стараниям режиссера осенью в столицу вернулся и основной состав, продолжилась работа, открылась школа-студия, а весной 43-го Немировича-Данченко не стало…

Предпоследний свой театральный сезон ему суждено было провести на родине, в Грузии, вместе с другими мастерами подарив все отдающим фронту тбилисцам «настоящий праздник высочайшего искусства».

Котэ Махарадзе вспоминал об уникальных тбилисских концертах, лекциях, встречах: «Счастье было столь огромно, что порой забывалось: враг ведь в двухстах километрах от города».

«Нет, – пояснял он, – это ничем не напоминало пир во время чумы. Это было, скорее, проявлением веры в свои силы, убежденности в победном исходе войны».

«Советские актеры, – писал Качалов в 42-м из Тбилиси в своей статье для «Вечерней Москвы», – прилагают все силы, чтобы приблизить день победы над фашизмом, день победы культуры и искусства над мракобесием, человека над кровавым зверем. И мы знаем, что этот день недалек!»

Александра Оболонкова